Пожалуй, самым удивительно-приятным открытием последних недель стало переменившееся отношение мамы к моим поездкам в другие города и довольно спокойное принятие мысли, что однажды я могу переехать куда-нибудь значительно дальше Москвы.

Ещё полгода назад, когда я впервые решилась отправиться в поездку самостоятельно и купила билет в Питер, на меня обрушилось три тысячи вопросов в разных вариациях: с кем («Зачем тебе ехать туда одной?»), к кому («Почему ты едешь к незнакомым людям, о чём ты думаешь? Нет, то, что ты знаешь их по интернету n-ое количество лет не делает их знакомыми») и зачем («Ты же была в Петербурге, зачем ехать снова?» — «Да, но мне было десять лет, и я ничего не помню»). Вопросы мама разбавляла занятными комментариями, вроде: «Прежде чем покупать билеты и ставить перед фактом, надо было узнать согласны ли мы» — «И ты бы согласилась?» — «Нет, конечно». Спасибо папе, который к происходящему относился на порядок спокойнее, хотя и не был рад и тоже спрашивал странное; зато после ответов и объяснений он просто пожал плечами и сказал, что не возражает. В отличии от мамы: она не одобряла, но тогда не стала препятствовать.

Она была и против того, чтобы я поехала в Питер на новогодние праздники: вначале совсем на Новый Год, то после слов «Если ты уедешь, мы ничего не будем праздновать», мне пришло отказаться от этой затеи и перенести отъезд на 1 января; потом я слушала про то, что «Пять дней — это долго, так нельзя. В гости прилично приезжать на пару дней». Но праздники были долгими, я не хотела проводить их дома, и ей пришлось смириться. В конце концов тогда я обсудила всё заранее.

А как она была против поездки в феврале, когда причина была одна — мне хотелось сбежать из опостылевшей Москвы туда и к тем, с кем мне хорошо, тепло, уютно и весело. Это было два долгих и сложных разговора, первый из которых не привёл ни к чему, кроме вытрепанных разговором нервов: «Мы родители, ты ребёнок», «Никуда ты больная не поедешь» — «Я же уже выздоравливаю» — «Нет» и прочее в духе идиотизма. Ко второму я запаслась спокойствием, пообещала, что следующие полгода не будет никаких разговоров про поездки в Питер, что я буду умницей и сяду за подготовку диссертации, убедила, что одни выходные вне дома на это никак не повлияют, и всё-таки смогла добиться подобия согласия.

Во время моих отъездов она звонила и задавала забавные вопросы, вроде, а не обижают ли меня в гостях. Когда я возвращалась, мне рассказывали, как сильно скучали они, как скучало моё пуделиное чудовище, которое все дни лежало у порога и ждало меня — и я чувствовала себя ужасным человеком, в том числе и потому, что вообще не успевала соскучиться по родителям (а вот по собаке скучала, да, но он лапушка, плюшка и не драматизирует) и уже хотела сбежать назад.

Да, мама всегда была против — это казалось аксиомой. И я, думаю, понимаю почему: я всегда была домашним ребёнком, и на этом фоне то, что мне уже близится 25 лет, её не волнует, потому что я всё равно остаюсь домашним ребёнком, который обычно проводит свободное от работы время за компьютером, книгами, почеркушками — в любых делах, но дома; и даже если я не могу добраться до своей подмосковной глуши после концерта или театра, которыми решила занять то самое свободное время, то всё-таки возвращаюсь на следующий день (за право на это я сразилась года три назад) и мама знает, у кого я остаюсь. Все прочие перемены она воспринимает со всем возможным неодобрением.

Но на этой неделе, когда я объявила, что защита магистерской переносится ажно на январь-февраль 2015 (при том, что занятий у меня нет уже семестр как), а значит, летом я свободна для белых ночей Питера — а также для игры, про которую пока решила не упоминать, — она вдруг не сказала ни слова против, она согласилась. Улыбнулась и просто сказала: «Хорошо, раз ты не занята». Уж не знаю, с чем это связано и к какому согласию и мнению пришли заботливые тараканцы в её голове, но мне от этого стало спокойнее и легче. Может быть, на этот раз обойдётся без боя и драмы. Может, у меня даже получится выбраться из Москвы до лета. И, может, всплывшая в другом разговоре мысль о том, что я могу переехать и это не для кого не станет трагедией и катастрофой, а будет просто немного грустным фактом, который скрасит возможность общения в скайпе и встречи, — это не просто слова, и так оно и будет.